|
          
Поиск
       
по сайту
|
          
Время
|
       
Календарь
|
Литературные направления.Реализм.
     Реализм на рубеже веков продолжал оставаться масштабным и влиятельным литературным направле¬нием.
     Достаточно сказать, что в 1900-е годы еще жили и творили Л. Толстой и А. Чехов.
     Наиболее яркими дарованиями среди новых реалистов обладали писатели, объединившиеся в 1890-е годы в московском кружке «Среда», а в начале 1900-х годов составившие круг постоянных авторов издательства «Знание» (одним из его владельцев и фактическим руководителем был М. Горький). Помимо лидера объединения в него в разные годы входили Л. Андреев, И. Бунин, В. Вересаев, Н. Гарин-Михайловский, А. Куприн, И. Шмелев и другие писатели. За исключением И. Бунина среди реалистов не было крупных поэтов, они проявили себя прежде всего в прозе и — менее заметно — в драматургии.
     Влияние этой группы писателей во многом объяснялось тем, что именно она унаследовала традиции великой русской литературы XIX века. Однако непосредственные предшественники нового поколения реалистов уже в 1880-е годы серьезно обновили облик направления. Творческие поиски позднего Л. Толстого, В. Короленко, А. Чехова внесли в художественную практику много непривычного по меркам классического реализма. Особенно важным для следующего поколения реалистов оказался опыт А. Чехова.
     Чеховский мир включает в себя множество разнообразных человеческих характеров, но при всем своеобразии его герои схожи в том, что всем им недостает чего-то самого важного. Они пытаются приобщиться к подлинной жизни, но, как правило, так и не обретают искомой духовной гармонии. Ни любовь, ни страстное служение науке или общественным идеалам, ни вера в Бога — ни одно из прежде надежных средств обретения цельности не могут помочь герою. Мир в его восприятии утратил единый центр, этот мир далек от иерархической завершенности и не может быть объят ни одной из мировоззренческих систем.
     Вот почему жизнь по какому-либо идеологическому шаблону, миропонимание, основанное на фиксированной системе социальных и этических ценностей, осмысляется Чеховым как пошлость. Пошлой оказывается жизнь, повторяющая заданные традицией образцы, лишенная духовной самостоятельности. Ни у одного из чеховских героев нет безусловной правоты, поэтому непривычно выглядит чеховский тип конфликта. Сопоставляя героев по тому или иному признаку, Чехов чаще всего не отдает предпочтения ни одному из них. Ему важно не «моральное расследование», а выяснение причин взаимного непонимания между людьми. Вот почему писатель отказывается быть обвинителем или адвокатом своих героев.
     Внешне неострые сюжетные ситуации в его зрелой прозе и драматургии призваны проявить заблуждения персонажей, определить степень развитости их самосознания и связанную с ней меру личной ответственности. Вообще разнообразные нравственные, идеологические и стилевые контрасты в мире Чехова утрачивают абсолютный характер, становятся относительными. Так, например, чеховских персонажей лишь с очень серьезными оговорками можно распределить по мере их значимости на главные и второстепенные. То нее отсутствие четкости в событийной организации произведений: в его сюжетах нет ясно выраженного деления на яркие, кульминационные - - и проходные, подготовительные эпизоды. Более того, в событийной перспективе произведения в равной мере важно и то, что случилось, и то, чего так и не произошло: событием у Чехова может стать отсутствие события.
     Одним словом, мир Чехова — это мир подвижных отношений, где взаимодействуют разные субъективные правды. В таких произведениях повышается роль субъективной рефлексии (самоанализа, размышлений героев, осмысление ими своих поступков). Постоянно уточняются, «притираясь» друг к другу, разнонаправленные идеи; постоянно оглядываются на свою жизнь герои — каждый носитель своей правды. Автор хорошо контролирует тональность своих оценок: она не может быть безусловно героизирующей или безоглядно сатирической. Как узнаваемо чеховская тональность воспринимается читателем тонкая лирическая ирония.
     Таким образом, поколение писателей-реалистов начала XX века получило в наследство от Чехова новые принципы письма — с гораздо большей, чем прежде, авторской свободой; со значительно более широким арсеналом художественной выразительности; с обязательным для художника чувством меры, которое обеспечивалось возросшей внутренней самокритичностью и авторефлексией.
     Щедро пользуясь частью чеховских находок, реалисты рубежа веков далеко не всегда обладали последним из упомянутых качеств художника. Там, где Чехов видел разнообразие и относительную равноценность вариантов жизненного поведения, его молодые последователи увлекались одним из них. Если Чехов, скажем, показывает, насколько сильна жизненная инерция, часто сводящая на нет первоначальное стремление героя измениться,— то реалист горьковского поколения порой абсолютизирует сам волевой импульс человека, не проверяя его на прочность и потому подменяя реальную сложность человека мечтой о «сильных людях». Там, где Чехов предсказывал длительную перспективу, призывая по капле «выдавливать из себя раба»,—писатель-«знаньевец» давал гораздо более оптимистический прогноз «рождения человека».
     Тем не менее чрезвычайно важно, что поколение реалистов начала XX века унаследовало от Чехова постоянное внимание к личности человека, его индивидуальности. В чем лее главные особенности реализма конца XIX — начала XX века?
Темы и герои реалистической литературы.
    Тематический спектр реализма рубежа веков шире, чем у их предшественников; для большинства писателей в это время нехарактерно тематическое постоянство. Быстрые перемены в России заставляли их варьировать тематику, вторгаться в прежде заповедные тема¬тические пласты. В горьковском писательском окру¬жении в это время был силен дух артельности: совместными усилиями «знаньевцы» создали широкую панораму переживающей обновление страны. Масштабный тематический захват был ощутим в заголовках произведений, составлявших сборники «Знание» (именно этот тип изданий — сборники и альманахи — распространился в литературе начала века). Так, например, оглавление 12-го сборника «Знание» напоминало разделы некоего социологического исследования: однотипные названия «В городе», «В семье», «В тюрь¬ме», «В деревне» обозначали обследуемые сферы жизни.
    Элементы социологической описательности в реализме — еще не преодоленное наследие социально-очерковой прозы 60—80-х годов, в которой сильна была установка на эмпирическое исследование действительности. Однако проза «знаньевцев» отличалась более острой художественной проблематикой. Кризис всех форм жизни — к такому итогу подводило читателей большинство их произведений. Важным было изменившееся отношение реалистов к возможности преобразования жизни. В литературе 60—80-х годов жизненная среда изображалась малоподвижной, обладавшей страшной силой инерции. Теперь обстоятельства существования человека интерпретируются как лишенные стабильности и подвластные его воле. В отношениях человека и среды реалисты рубежа веков делали акцент на способности человека не только противостоять неблагоприятному воздействию среды, но и активно перестраивать жизнь.
    Заметно обновилась в реализме и типология характеров. Внешне писатели следовали традиции: в их произведениях можно было найти узнаваемые типы «маленького человека» или переживавшего духовную драму интеллигента. Одной из центральных фигур оставался в их прозе крестьянин. Но даже традиционная «крестьянская» характерология изменилась: все чаще в рассказах и повестях появлялся новый тип «задумавшегося» мужика. Характеры избавлялись от социологической усредненности, становились разнообразнее по психологическим особенностям и мироощущению. «Пестрота души» русского человека — постоянный мотив прозы И. Бунина. Одним из первых в реализме И. Бунин стал широко использовать в своих произведениях иностранный материал («Братья», «Сны Чанга», «Господин из Сан-Франциско»). Эта особенность стала характерной и для других писателей (М. Горький, Е. Замятин).
    Необычайно широким по разнообразию тематики и человеческих характеров было творчество А. И. Куприна (1870—1938). Солдаты, рыбаки, шпионы, грузчики, конокрады, провинциальные музыканты, актеры, циркачи, телеграфисты — вся эта разноголосая людская масса заполняла страницы его повестей и рассказов. В самой личности А. Куприна проявилась новизна отношения писателей-реалистов к жизни. Его отличали тяга к перемене мест и жизненным испытаниям, нелюбовь к оседлости, постоянству образа жизни. Стремление к незаемному знанию, жажда все постичь самому вела его к черноморским рыбакам, пионерам русского воздухоплавания, водолазам и т. д. Переменив в молодости десятки профессий, среди которых и такие необычные для литератора, как, напри¬мер, профессия зубного техника, Куприн и в зрелые годы стремился приумножать запас лично пережитого, достоверного знания.
    Любовь к приключениям, доля авантюризма присуща и многим героям Куприна, способным на неожиданный для людей их круга или социального положения поступок, умеющим поставить на карту свою судьбу, а иногда — в ситуации острого нравственного выбора — даже собственную жизнь. При всем разнообразии человеческих типов в прозе Куприна наиболее удачные, пожалуй, были связаны с образами внешне заурядных, «маленьких» людей, вдруг находивших в себе силы на значительный духовный рост и обретавших достоинство в сложных для них внешних обстоятельствах. Такой писательской удачей стала повесть «Поединок» (1905), вызвавшая поначалу повышенный читательский интерес благодаря острой тематике — в ней впервые была показана изнанка армейского быта 1900-х годов. Социальный критицизм Куприна достиг в этом произведении вершины. Офицерство, традиционно для России занимавшее видное место в социальной иерархии, изображалось писателем далеко не с парадной стороны. Используя конкретику почти натуралистических по характеру описаний, Куприн наполнил повесть сценами безобразных кутежей, мордобоя, пошлых выходок офицеров по отношению к «штатским».
    Однако сила повести была не столько в актуальности материала (только что бесславно закончилась русско-японская война), сколько в найденном писателем повествовательном ракурсе. Процессы моральной деградации в армейской среде были показаны с позиции молодого офицера, который сам был частью этой среды и испытывал всю силу ее духовного гнета. Психологическая глубина купринского «человековеде¬ния» проявилась в том, что главным героем повести был избран едва ли не самый неуверенный в себе и зависимый от «террора среды» новичок - подпоручик Ромашов. Писатель использовал в повести два варианта его имени: полудетское, нежное Юрочка — и мужественное, «говорящее» о силе Георгий. Слабость и сила, безвольная пассивность и волевая решительность, романтическая мечтательность и способность к трезвой самооценке — эти полярные качества в повес¬ти Куприна конфликтно взаимодействуют в душе героя и составляют проблемную ось произведения.
    менно внутренний конфликт оказался динамичнее и содержательнее конфликта внешнего, построенного с использованием острых сюжетных ходов (столкновения с более сильными и агрессивными персонажами, любовь к замужней даме, происки прежней любовницы, дуэль). Ромашов — характерный для реализма начала века «маленький человек», преодолевающий свою слабость, способный к прозрению и сопротивлению. Юрий, стремящийся стать Георгием. Поворотным моментом его духовной эволюции стало «неожиданно яркое осознание своей индивидуальности». Это важнейший для Куприна и его современников-реалистов принцип: лучшие качества человека определяются не принадлежностью к сословию и не доставшимися от природы биологическими и психологическими качествами, а развитостью его индивидуальности, глубиной самосознания.
    Почувствовав себя личностью, Ромашов не замыкается -в гордом одиночестве, но оказывается способным протянуть руку помощи слабому. «Брат мой»,— называет он забитого и немощного солдатика Хлебникова. Хотя сюжетная развязка повести - - гибель героя на дуэли — обнажила зависимость писателя от традиционных решений, она не снизила общего высокого качества купринского произведения. Его сила — прежде всего в тонком использовании и обогащении тех приемов психологического анализа, которые были разработаны в русском реалистическом романе XIX века. Близость к реалистическим традициям (особенно художественным принципам Л. Толстого) в соединении с доходчивостью и увлекательностью купринского письма сделала его одним из любимейших у читателя нача¬ла XX века писателем.
    Жанры и стилевые особенности реалистической прозы.
    Существенно обновились в начале XX века жанровая система и стилистика реалистической прозы.
    Ломка привычных устоев, крушение старых традиций, взаимоотношений поколений отцов и детей, поиски нового мировоззренческого стержня жизни привлекают внимание писателей. Отсутствие стабильности в отношениях человека и общества, человека и среды, отрывочность, дискретность видения мира сказались в жанровой перестройке реалистической прозы. Центральное место в жанровой иерархии заняли в это время наиболее мобильные рассказ и очерк. Роман практически исчез из жанрового репертуара реализма: самым крупным эпическим жанром стала повесть. Ни одного романа в точном значении этого термина не написали самые значительные реалисты начала XX века — И. Бунин и М. Горький.
    Начиная с творчества А. Чехова в реалистической прозе заметно выросла значимость формальной организации текста. Отдельные приемы и элементы формы получили в художественном строе произведения большую, чем прежде, самостоятельность. Так, например, разнообразнее использовалась художественная деталь, в то же время сюжет все чаще утрачивал значение главного композиционного средства и начинал играть подчиненную роль. Углубилась выразительность в передаче подробностей зримого и слышимого мира. В этом отношении особенно выделялись И. Бунин, Б. Зайцев, И. Шмелев. Специфической особенностью бунинского стиля, например, была удивительная слитность зрительных и слуховых, обонятельных и осязательных характеристик при передаче окружающего мира. Большее значение писатели-реалисты придавали использованию ритмических и фонетических эффектов художественной речи, передаче индивидуальных особенностей устной речи персонажей (мастерское владение этим элементом формы было свойственно И. Шмелеву).
    Утратив по сравнению с классиками XIX века эпическую масштабность и цельность видения мира, реалисты начала века компенсировали эти потери обостренностью восприятия жизни и большей экспрессией в выражении авторской позиции. Общая логика развития реализма в начале века заключалась в усилении роли повышенно-экспрессивных форм. Писателю была важна теперь не столько соразмерность пропорций воспроизводимого фрагмента жизни, сколько «сила крика», интенсивность выражения авторских эмоций. Это достигалось заострением сюжетных ситуаций, когда крупным планом описывались предельно драматические, «пограничные» состояния в жизни персонажей. Образный ряд произведений выстраивался на контрастах, подчас предельно острых, «кричащих»; активно использовались лейтмотивные принципы повествования: увеличивалась частота образных и лексических повторов.
    Стилевая экспрессия была особенно характерна для Л. Андреева, А. Серафимовича. Она заметна и в некоторых произведениях М. Горького. В творчестве этих писателей немало публицистических элементов — «монтажная» стыковка высказываний, афористичность, риторические повторы; автор часто комментирует происходящее, вторгается в сюжет с пространными публицистическими отступлениями (такие отступления вы найдете, например, в повестях М. Горького «Детство» и «В людях»). В рассказах и драмах Л. Андреева сюжет и компоновка персонажей часто бывали намеренно схематичными: писателя влекли универсальные, «вечные» типы и жизненные ситуации.
    Однако в творчестве одного писателя редко выдерживалась единая стилевая манера: чаще художники слова сочетали несколько стилевых вариантов. Например, в творчестве А. Куприна, М. Горького, Л. Андреева точная изобразительность соседствовала с обобщенно-романтической образностью, элементы жизнеподобия — с художественными условностями. Сказка и устремленный к предельной достоверности очерк — два жанрово-стилевых полюса в прозе М. Горького. Ранние рассказы Л. Андреева о жизни городской бедноты сильно разнятся по стилистике с такими его произведениями, как повести «Красный смех» или «Иуда Искариот», не говоря уже об андреевских драмах «Жизнь человека» или «Царь-Голод».
    Стилевая двусоставность, элемент художественной эклектичности — характерная примета реализма начала XX века. Из крупных писателей той поры только И. Бунин избежал в своем творчестве разностильнос¬ти: и поэтические, и прозаические его произведения сохраняли гармонию точной описательности и автор¬ского лиризма. Стилевая нестабильность реализма была следствием переходности и известной художественной компромиссности направления. С одной стороны, реализм оставался верен завещанным прежним веком традициям, с другой — начинал взаимодействовать с новыми течениями в искусстве.
    Писатели-реалисты постепенно адаптировались к новым формам художественного поиска, хотя этот процесс проходил не всегда мирно. Дальше других по пути сближения с модернистской эстетикой пошли Л. Андреев, Б. Зайцев, С. Сергеев-Ценский, несколько позднее — Е. Замятин. В адрес большинства из них со стороны критиков — приверженцев прежних традиций нередко раздавались упреки в художественном отступничестве, а то и в идеологическом дезертирстве. Однако процесс обновления реализма в целом был художественно плодотворным, а его суммарные достижения в эпоху рубежа веков оказались значительными.
|